Очень лег­ко и совсем неслож­но опи­сать то, что было. А пото­му бел­ле­три­сти­ка – заня­тие такое про­стое и при­ят­ное и для авто­ра и для чита­те­ля. В 19** году, в уезд­ном горо­де N… Оба зна­ют и хоро­шо пом­нят сюжет­ную линию, отчёт­ли­во про­ри­со­ван­ную уве­рен­ным росчер­ком авто­руч­ки вдоль дав­но пере­лист­ну­тых стра­ниц кален­да­ря. Видишь, вот тем зим­ним вече­ром мы встре­ти­лись у подъ­ез­да теат­ра; баг­ря­ные почти до чер­но­ты розы, дро­жа на холо­де, испу­ган­но пря­та­лись от мел­кой мете­ли, кута­ясь в глу­бине буке­та, ста­ра­тель­но мешав­ше­го нам обнять­ся. В силу это­го затруд­не­ния опе­ра по обо­юд­но­му согла­сию и к общей радо­сти ока­за­лась отло­же­на до луч­ших вре­мён, букет пере­ко­че­вал в склян­ку мут­но­го стек­ла из-под импорт­но­го пива заме­чен­ную на под­окон­ни­ке, лепест­ки рас­пра­ви­лись, пре­одо­ле­вая сму­ще­ние и, пере­став гла­зеть на нас, повер­ну­лись к тёп­лой бата­рее, рядом с кото­рой на пол упа­ли два баш­мач­ка. Раз­ме­тав­ши­е­ся воло­сы то и дело засло­ня­ли собой то въед­ли­вый свет фона­ря оди­но­ко сгор­бив­ше­го­ся на углу ули­цы близ апте­ки, то лом­кий луч оплы­ва­ю­щей в замед­лен­ной съём­ке све­чи на сто­ле. А пом­нишь ещё… Ну да, а потом… Итд, итп. В ред­ком слу­чае если сочи­ни­тель (а может и чита­тель) с доса­дой заме­тит оплош­ность, либо недо­ста­ток дета­лей повест­во­ва­ния, память ста­ра­тель­но под­бе­рёт самые точ­ные, искря­щи­е­ся боже­ствен­ны­ми алли­те­ра­ци­я­ми встав­ки, заме­нив ими потрес­кав­ши­е­ся со вре­ме­нем или вовсе раз­би­тые стек­лыш­ки люби­мо­го с дет­ства калей­до­ско­па. Это ж ниче­го, что может оно и не совсем так и не совсем поправ­даш­не­му – отныне поло­жим, что имен­но так оно и было, теперь это досто­вер­ные наши вос­по­ми­на­ния, заучен­ные нано­во и наизусть.
Гораз­до слож­нее же опи­сать то, что будет. Фан­та­сти­ка – удел немно­гих. Ты вер­нёшь­ся с рабо­ты, вой­дёшь в дом, пых­тя стас­ки­вая с себя тол­стый шарф и отбры­ки­ва­ясь от пары боти­нок, отя­же­лев­ших от хлю­па­нья по вез­де­су­щим лужам. Аро­мат курил­ки, пере­ме­шан­ный с запа­хом отслу­жив­шей свой день рубаш­ки, зай­мёт своё место перед теле­ви­зо­ром, смот­реть кото­рый поме­ша­ет надо­ед­ли­вая тол­стая све­ча, куп­лен­ная на рас­про­да­же в Икее. Тупая и тяжё­лая голов­ная боль потре­бу­ет сбе­гать в апте­ку на углу за опталь­ги­ном, все запа­сы кото­ро­го опять вышли. Чер­ты­ха­ясь, ты набро­сишь пер­вое под­вер­нув­ше­е­ся под руку, и я уви­жу в окно как твоя дро­жа­щая мел­ким цуци­ком фигу­ра выныр­нет из ржа­во­го све­та фона­ря и ско­ро вер­нёт­ся, рез­ко рас­пах­нув дверь. В руках – кулёк с таб­лет­ка­ми и съё­жив­ший­ся от холо­да цве­ток неуве­рен­но-жёл­то­го цве­та. Да, доволь­но неожи­дан­ный сюжет­ный пово­рот, но я не удив­люсь и не вздрог­ну ни от тво­е­го сры­ва­ю­ще­го­ся на хрип голо­са, ни от тво­их сты­лых рук с моро­за, ни от их при­выч­ных при­кос­но­ве­ний – вот уже мно­го лет, как это буду­щее мне очень хоро­шо зна­ко­мо, до мель­чай­ших подроб­но­стей и тон­чай­ших дета­лей, ведь я обо­жаю фан­та­сти­ку – там обмо­ро­жен­ная роза тихо спит на дне рако­ви­ны, дожи­да­ясь утра, когда ты, пожи­мая пле­ча­ми, поста­вишь её в хру­сталь­ную вазу на подоконнике.

Рас­плыв­ча­тое таб­ло в захлам­лён­ной элек­тро­то­ва­ра­ми вит­рине сон­но мор­га­ло, позё­вы­вая дву­мя мут­ны­ми точ­ка­ми, нехо­тя и ску­по отсчи­ты­вая ту пару минут, что оста­ва­лась до нача­ла суб­бо­ты. Во всём горо­де про­дол­жал тру­дить­ся толь­ко дежур­ный бан­ко­мат. Всё осталь­ное – мага­зи­ны, ларь­ки, кафе, апте­ки, киос­ки, забе­га­лов­ки, парик­ма­хер­ские и даже сапож­ная мастер­ская слу­жив­шая заод­но неиз­мен­ным местом встре­чи пен­си­о­не­ров, все­не­пре­мен­но обсуж­дав­ших сво­и­ми шам­ка­ю­щи­ми зуб­ны­ми про­те­за­ми то внут­рен­нюю, то внеш­нюю поли­ти­ку сво­ей далё­кой быв­шей, но всё такой же необъ­ят­ной роди­ны – всё было убра­но, выклю­че­но, скры­то за наглу­хо спу­щен­ны­ми желез­ны­ми жалю­зи с выпя­чен­ны­ми пуп­ка­ми амбар­ных зам­ков. Непо­да­лё­ку от той самой мастер­ской, в акку­рат напро­тив отде­ле­ния бан­ка в тени пыль­но­го пла­та­на сиде­ла и очень ров­но, не при­сло­ня­ясь к обе­ща­ю­щей про­хла­де стене, жен­щи­на неопре­де­лён­но­го воз­рас­та. Рядом с ней на лавоч­ке валя­лась опу­стев­шая пач­ка Marlboro и лишён­ный пра­ва голо­са, или же попро­сту не нахо­дя­щий под­хо­дя­щих слу­чаю слов, мобиль­ник. Вре­мя от вре­ме­ни на углу око­ло бан­ка при­тор­ма­жи­ва­ла какая-нибудь из про­ез­жав­ших мимо авто­ма­шин и води­те­ли, кто выбро­сив в окно недо­ку­рен­ный бычок, а кто ещё и смач­но сплю­нув, тороп­ли­во под­бе­га­ли к стен­ке с бан­ко­ма­том, на ходу роясь в кар­ма­нах тре­ни­ков, рас­стё­ги­вая застре­ва­ю­щие «мол­нии» джин­со­вок или тугие, непо­слуш­ные пуго­ви­цы пиджа­ков, то и дело обо­ра­чи­ва­ясь на ходу да погля­ды­вая на свою остав­лен­ную на углу с неза­глу­шен­ным дви­га­те­лем маши­ну. Задум­чи­вый взгляд жен­щи­ны тща­тель­но осмат­ри­вал каж­до­го из муж­чин, мыс­лен­но раз­гла­жи­вая склад­ки мятых брюк, при­гла­жи­вая излишне вих­ра­стых, вни­ма­тель­но сле­дил за мане­рой пере­счё­та полу­чен­ных из стен­ки и тороп­ли­во засу­ну­тых в потрё­пан­ный коше­лёк или кар­ман денег и взма­хом рес­ниц захло­пы­вал води­тель­скую двер­цу. Раз­но­об­ра­зие внёс мобиль­ник – money-money, money – по-сво­е­му озву­чив зна­ко­мую мело­дию.
– Сде­лай себе сэнд­вич. Да, яич­ни­ца. Нет, сыра нет. Нет. Ну сколь­ко раз повто­рять – не при­дёт сего­дня папа.