“Мож­но огонь­ку?” – дотя­ну­лась отку­да-то из тем­но­ты, и оди­но­кая сига­ре­та вопро­си­тель­но уста­ви­лась на него.
“На здо­ро­вье” – усмех­нул­ся он, чир­кая спич­кой. Фигу­ри­стое пла­мя испу­ган­но вздрог­ну­ло и мед­лен­но дви­ну­лось в направ­ле­нии беле­ю­ще­го луча сигареты.

Два силу­эта сбли­зи­лись, отде­лив от и без того непро­гляд­ной ночи абсо­лют­но чёр­ное про­стран­ство шири­ной с локоть. Каза­лось, что гла­за сами по себе, отдель­но от лица, стыд­ли­во кута­ю­ще­го­ся во мра­ке, накло­ни­лись к встре­пе­нув­ше­му­ся огню.
“Конеч­но, это игра бли­ков” – роб­ко попы­тал­ся он уго­во­рить своё соб­ствен­ное вооб­ра­же­ние. Но оно про­дол­жа­ло упря­мо всмат­ри­вать­ся в отблес­ки дро­жа­ще­го пла­ме­ни спич­ки на этих чужих гла­зах напро­тив, пред­ла­гая свою интер­пре­та­цию уви­ден­но­го. В про­стран­стве, огра­ни­чен­ном рес­ни­ца­ми, воз­ни­ка­ли малень­кие кар­ти­ны, напо­ми­нав­шие искус­ство мини­а­тю­ры. Кро­хот­ные и чёт­кие изоб­ра­же­ния, кото­рые все­гда мож­но иметь при себе на память.

Сна­ча­ла, это была тон­кая, ссу­ту­лив­ша­я­ся фигу­ра. Рас­пла­став­шись по стене, она шари­ла рука­ми по тис­нё­ным обо­ям, пыта­ясь нащу­пать мик­ро­ско­пи­че­ские вмя­ти­ны, остав­лен­ные его длин­ны­ми музы­каль­ны­ми паль­ца­ми, так часто посту­ки­ва­ю­щи­ми по все­му, что под­вер­нёт­ся.
На дру­гой кар­тине мож­но было заме­тить, но толь­ко очень силь­но напря­гая зре­ние, сма­зан­ный силу­эт пред­по­ло­жи­тель­но всё той же фигу­ры, того же тон­ко­го тель­ца, завёр­ну­то­го во что-то деми­се­зон­ное. Оно мель­ка­ло меж­ду про­хо­жих, сиде­ло на эска­ла­то­рах в мет­ро, а ино­гда подол­гу засты­ва­ло в слу­чай­ных, каза­лось, совер­шен­но непод­хо­дя­щих для это­го местах. В длин­ной, про­мо­ро­жен­ной оче­ре­ди за пон­чи­ка­ми, в школь­ном дво­ре, напол­нен­ном до кра­ёв мало­лет­ним виз­гом, в запо­тев­шей забе­га­лов­ке напро­тив музея она зами­ра­ла и слу­ша­ла, зарыв­шись под­бо­род­ком в ворот­ник. Может быть, сей­час он опять выдаст что-нибудь неожи­дан­но-смеш­ное, или про­мур­лы­чет ей на ухо кусо­чек сво­ей новой пес­ни. И смесь мороз­ных запа­хов, жвач­ки и его шам­пу­ня будут с нею до утра.
Мель­ка­нье рук, ног, кры­льев, клю­вов – это уже зоо­парк, где бед­ные живот­ные, испу­ган­но при­жав­шись к решёт­кам сво­их кле­ток, не могут ото­рвать глаз от зре­ли­ща безум­ству­ю­щей пароч­ки. Она была уве­ре­на, что их никто не видел, а потом они сно­ва вме­сте побе­жа­ли через газон. И толь­ко со сто­ро­ны мог­ло пока­зать­ся стран­ным, что девуш­ка идёт впри­прыж­ку, отста­вив руки в сто­ро­ну, и как бы погла­жи­вая воз­дух.
Кар­ти­на в боль­шой золо­чё­ной раме – все взгля­ды обра­ще­ны на неё. Его роди­те­ли мол­ча под­твер­жда­ют свою право­ту: “Вот видишь, мы же гово­ри­ли тебе, что ниче­го у вас из это­го не вый­дет”. Одно мор­га­ние зрач­ка, и доб­рот­ный холст про­ре­зан вдоль и попе­рёк тон­ки­ми и ост­ры­ми рес­ни­ца­ми. За ним, на голой и пыль­ной стене, импро­ви­зи­ро­ван­ный кален­дарь, напо­ми­на­ю­щий дере­вян­ные заруб­ки Робин­зо­на Кру­зо. Каж­дый год изме­ря­ет­ся пятью дата­ми: дву­мя дня­ми рож­де­ния, трид­цать­пер­вым декаб­ря, вось­мым мар­та и самым глав­ным днём – нача­лом их эры. Теперь, когда его боль­ше нет, она отме­ча­ет дни не фло­ма­сте­ром, а ногтями.

Она закаш­ля­лась напо­сле­док, и изоб­ра­же­ния, боль­ше похо­жие уже на Пол­ла­ков­кое нагро­мож­де­ние объ­ё­мов то ли крас­ки, то ли кро­ви, то ли слёз, наплыв­ших на гла­за из-за едко­го дыма послед­ней затяж­ки, посте­пен­но потух­ли. Погас­ла и её сига­ре­та.
“Спа­си­бо за мол­ча­ли­вую ком­па­нию” – донес­лось отту­да, где он толь­ко что видел сме­ня­ю­щи­е­ся кар­тин­ки – ” Меня дети дома уже ждут, счастливо!”