Нако­нец-то донёс­ся дол­го­ждан­ный звон будиль­ни­ка. Как буд­то в обыч­ной утрен­ней спеш­ке, мож­но уже бежать в ван­ную, а там смыть с себя уста­лось, пот и непри­ка­ян­ность про­шед­шей ночи. Не так-то про­сто отмыть руки. На них все­гда оста­ёт­ся слой жира, когда обни­ма­ешь женщину. 

Завет­ное мыло мол­ча улы­ба­лось, при­жи­ма­ясь и при­спо­саб­ли­ва­ясь сво­им кро­хот­ным скольз­ким тель­цем. Мок­рый и упру­гий, иде­аль­но глад­кий кусо­чек лас­кал, не допы­ты­ва­ясь о ноч­ных похож­де­ни­ях, не рев­нуя ни к снам, ни к дей­стви­тель­но­сти. В туск­лом элек­три­че­ском све­те ван­ной, мыло, пере­ли­ва­ясь на гра­нях, излу­ча­ло розо­во-нар­ци­сти­че­скую само­уве­рен­ность, под­став­ляя свои плав­ные фор­мы под струй­ки воды. Ему не надо спра­ши­вать у зер­ка­ла “кто на све­те всех милее?”. Совер­шен­ство фигу­ры, кото­рую мож­но дер­жать и вер­теть в руках, но нель­зя опо­ро­чить. Даже через неде­лю, когда от пере­тёр­то­сти в чужих руках спа­дёт пол­но­та, малень­кий обмы­лок будет по-преж­не­му манить сво­ей дев­ствен­ной чисто­той.
Час до аэро­пор­та, пару минут в кас­се, и три часа до само­лё­та. Недо­уме­ние на тамо­жен­ном кон­тро­ле, вызван­ное отсут­стви­ем бага­жа, быст­ро раз­ве­я­но нали­чи­ем мыла в кар­мане: ещё один сума­сшед­ший в рей­се на Париж. “Оно мне улы­ба­лось и объ­яс­ня­лось – пусть побу­дет со мной” – тихо, но настой­чи­во втол­ко­вы­вал он погра­нич­ни­кам. Ещё три часа, потом так­си и длин­ная, мно­го­язы­кая оче­редь. Пер­вый этаж, гал­ле­рея Сюл­ли, 74-ый зал.
Син­те­зи­руя трёх­мер­ную модель, ком­пью­тер­ные недо­ум­ки даже не заме­ти­ли рук, а на самом деле, в сво­ём извеч­но сомне­ва­ю­щем­ся, сдер­жан­ном дви­же­нии полу­при­жа­тых лок­тей, ей сей­час про­сто не очень-то хочет­ся обни­мать­ся. Это дол­жен сде­лать он сам, быст­ро, бес­стыд­но и реши­тель­но. Ещё ниче­го не поте­ря­но, и, хотя за послед­нее вре­мя её при­шлось пройдти через мно­же­ство рук, отзы­ва­ясь то на гре­че­ские, то на рим­ские име­на, сты­дить­ся ему нече­го. В чём-то фран­цу­зы всё-таки молод­цы, пони­ма­ют, что ограж­де­ние тут неумест­но.
Он подо­шёл вплот­ную, уткнув­шись носом в жен­ствен­ный мра­мор стро­го кон­тро­ли­ру­е­мой тем­пе­ра­ту­ры. Сан­ти­мет­ров на два­дцать выше него. Ухва­тив­шись за глад­кие ноги, он вска­раб­кал­ся на пье­де­стал и неж­но про­вёл рука­ми свер­ху вниз по твёр­до­му кон­ту­ру непо­движ­ной фигу­ры. Мра­мор­ная кожа бле­сте­ла, не остав­ляя ни сле­дов, ни запа­ха, ни пота, ни жира. Губы не рас­кро­ют­ся, веки не опу­стят­ся, сколь­ко ни при­тя­ги­вать к себе за пле­чи, ни сжи­мать запя­стья, ни поли­зы­вать моч­ки, ни цело­вать шею, ни тис­кать грудь. Днев­ной свет, сире­на, сбе­жав­ши­е­ся на её вой люди – ничто не может поме­шать иде­аль­н­му сопри­кос­но­ве­нию. Втис­нув­шись меж­ду её ног, он про­су­нул ладонь под туни­ку. Ника­ко­го сочле­не­ния двух кус­ков каме­ня на бед­ре, как утвер­жда­ли архео­ло­ги, нет. Толь­ко напря­жён­но-упру­гие от дол­го­го сто­я­ния мыш­цы, про­све­чи­ва­ю­щие про­жил­ка­ми иде­аль­но глад­ко­го мра­мо­ра. Он дол­жен при­спо­со­бить­ся к её веч­ной позе. Осто­рож­но, что­бы не сва­лить, не опо­ро­чить, плот­но при­жать­ся, удер­жи­ва­ясь на цыпоч­ках, при­ти­реть­ся, засколь­зить по бёд­рам. Она не помо­га­ла и не меша­ла ему, и оста­ва­лась спо­кой­ной даже когда вокруг раз­нёс­ся слад­ко­ва­то-тяжё­лый запах. Он про­дол­жал ещё неко­то­рое вре­мя раз­ма­зы­вать сво­и­ми дви­же­ни­я­ми блед­но-молоч­ное пят­но на мра­мор­ной поверх­но­сти, а потом, улы­ба­ясь в ответ на её непо­движ­ность, мол­ча­ние и тер­пе­ние, вжал­ся пуго­ви­ца­ми в иллю­зор­ную мяг­кость линий.
Жан­дар­мы, кри­ки, наруч­ни­ки, поли­цей­ский уча­сток, кон­сул, так­си, аэро­порт, само­лёт, маши­на, дом, ван­ная. Совер­шен­но чистый, он достал из кар­ма­на ненуж­ное мыло и бро­сил его в урну.