Очень легко и совсем несложно описать то, что было. А потому беллетристика – занятие такое простое и приятное и для автора и для читателя. В 19** году, в уездном городе N… Оба знают и хорошо помнят сюжетную линию, отчётливо прорисованную уверенным росчерком авторучки вдоль давно перелистнутых страниц календаря. Видишь, вот тем зимним вечером мы встретились у подъезда театра; багряные почти до черноты розы, дрожа на холоде, испуганно прятались от мелкой метели, кутаясь в глубине букета, старательно мешавшего нам обняться. В силу этого затруднения опера по обоюдному согласию и к общей радости оказалась отложена до лучших времён, букет перекочевал в склянку мутного стекла из-под импортного пива замеченную на подоконнике, лепестки расправились, преодолевая смущение и, перестав глазеть на нас, повернулись к тёплой батарее, рядом с которой на пол упали два башмачка. Разметавшиеся волосы то и дело заслоняли собой то въедливый свет фонаря одиноко сгорбившегося на углу улицы близ аптеки, то ломкий луч оплывающей в замедленной съёмке свечи на столе. А помнишь ещё… Ну да, а потом… Итд, итп. В редком случае если сочинитель (а может и читатель) с досадой заметит оплошность, либо недостаток деталей повествования, память старательно подберёт самые точные, искрящиеся божественными аллитерациями вставки, заменив ими потрескавшиеся со временем или вовсе разбитые стеклышки любимого с детства калейдоскопа. Это ж ничего, что может оно и не совсем так и не совсем поправдашнему – отныне положим, что именно так оно и было, теперь это достоверные наши воспоминания, заученные наново и наизусть.
Гораздо сложнее же описать то, что будет. Фантастика – удел немногих. Ты вернёшься с работы, войдёшь в дом, пыхтя стаскивая с себя толстый шарф и отбрыкиваясь от пары ботинок, отяжелевших от хлюпанья по вездесущим лужам. Аромат курилки, перемешанный с запахом отслужившей свой день рубашки, займёт своё место перед телевизором, смотреть который помешает надоедливая толстая свеча, купленная на распродаже в Икее. Тупая и тяжёлая головная боль потребует сбегать в аптеку на углу за оптальгином, все запасы которого опять вышли. Чертыхаясь, ты набросишь первое подвернувшееся под руку, и я увижу в окно как твоя дрожащая мелким цуциком фигура вынырнет из ржавого света фонаря и скоро вернётся, резко распахнув дверь. В руках – кулёк с таблетками и съёжившийся от холода цветок неуверенно-жёлтого цвета. Да, довольно неожиданный сюжетный поворот, но я не удивлюсь и не вздрогну ни от твоего срывающегося на хрип голоса, ни от твоих стылых рук с мороза, ни от их привычных прикосновений – вот уже много лет, как это будущее мне очень хорошо знакомо, до мельчайших подробностей и тончайших деталей, ведь я обожаю фантастику – там обмороженная роза тихо спит на дне раковины, дожидаясь утра, когда ты, пожимая плечами, поставишь её в хрустальную вазу на подоконнике.