בראשית היה הדבר, והדבר היה עם האלוהים, ואלוהים היה הדבר

Всё нача­лось с того сло­ва, что при­нес­ло береж­но сокры­то­го в нём бога. Это сло­во не обре­ло ни вопро­ша­ю­ще­го зву­ка дро­жа­ще­го голо­са, ни изящ­ной пло­ти тон­кой чер­ниль­ной линии, не сле­те­ло впо­пы­хах и не сорва­лось стре­мя голо­ву с чьих-то тре­пет­ных губ, не раз­ле­те­лось по окру­ге и не раз­да­лось гул­ким, про­тяж­ным наба­том заучен­ной молит­вы, воз­но­ся­щей­ся к недо­ся­га­е­мой высо­те купо­ла храма,

הוא היה בראשית עם האלוהים

куда, не по при­выч­ке, не как водит­ся, а впер­вые в сво­ей едва нача­той жиз­ни, зале­тел, оша­лев от неожи­дан­но рас­крыв­ше­го­ся перед ним про­сто­ра, самый пер­вый на белом све­те голубь и

דרכו נברא הכל, אין דבר שלא נברא על-ידו

четы­ре необъ­яс­ни­мых бук­вы сло­ва, вос­крес­шие из пред­веч­но­го бытия, нача­ли свой неиз­быв­ный хоро­вод, укла­ды­ва­ясь мер­ца­ю­щей моза­и­кой то на бок, то наизнан­ку, ино­гда повто­ряя осо­бо понра­вив­ши­е­ся, звон­кие фра­зы, состав­ляя заум­ные ряды или акку­рат­ные стол­би­ки, без­за­бот­но игра­ю­чи, слов­но в лего или скрам­бл, пока ещё не повзрос­лев до напы­щен­ных литер, из кото­рых со вре­ме­нем и суро­во нало­жен­ной на него грам­ма­ти­кой вый­дут: до зануд­ства пре­длин­ный спи­сок кораб­лей, заучен­ный наизусть пере­чень людей, львов, орлов, куро­па­ток, рога­тых оле­ней, гусей, пау­ков, мол­ча­ли­вых рыб, мор­ских звёзд и сухая опись тех, кого нель­зя видеть взгля­дом, но

בו היו חיים, וחיים אלה היו האור לבני-אדם

пред­по­ло­жим, кто-то риск­нёт и нач­нёт роб­ко раз­во­ра­чи­вать ещё не одрях­лев­шую от поте­рян­но­го вре­ме­ни вити­е­ва­тую руко­пись чере­ды собы­тий, выис­ки­вая и уты­ка­ясь в без­на­деж­но иско­мое про­шлое, извеч­но жела­е­мое насто­я­щее и под­спуд­но ожи­да­е­мое буду­щее, так про­сто и лег­ко чита­е­мое даже здесь, в камор­ке с вер­ста­ком и туск­лой лам­пой, отбра­сы­ва­ю­щей худые отблес­ки неуве­рен­но тан­цу­ю­ще­го пламени

האור מאיר בחושך, והחושך לא התגבר עליו

на пере­плёт и раз­во­рот листа пер­га­мен­та — сухой шур­хот, запах сажи и льня­но­го мас­ла от све­жей крас­ки. На чистой поло­се двух­ко­лон­ный набор in-folio без титуль­но­го листа: зер­ка­ло стра­ни­цы выве­ре­но, кореш­ко­вое и внеш­нее поля дер­жат ком­по­зи­цию, спус­ко­вая поло­са щед­ра. Стро­гая textura quadrata: лома­ный дук­тус, плот­ные мини­мы, ром­бо­вид­ные засеч­ки на кон­цах штри­хов. Кегль собран ров­но «по телу», высо­та по кег­лю еди­на — лите­ры отли­ты по мат­рич­но­му спо­со­бу, свин­цо­во-оло­вян­ный сплав с сурь­мой даёт чёт­кий, звон­кий оттиск. При­жим ров­ный, регистр лица и обо­ро­та почти без сме­ще­ния; сет­ка стро­ки дер­жит выключ­ку по ширине, пере­но­сы и шпа­ции раз­ных кег­лей под­стра­и­ва­ют ритм. Тре­кинг сдер­жан­ный, кер­нинг места­ми подо­гнан вруч­ную — осо­бен­но в каприз­ных парах вро­де rn и cl, где лег­ко обра­зу­ют­ся опти­че­ские сли­па­ния. Лига­ту­ры ct и st скла­ды­ва­ют мости­ки смыс­ла; дол­гая f тянет­ся, как контр­форс, — дер­жит вер­ти­каль фра­зы. Ини­ци­а­лы-буко­ви­цы в руб­ри­ке откры­ва­ют раз­де­лы, колон­ти­ту­лы и колон­циф­ры сидят точь-в-точь на базо­вой линии. Каж­дая лите­ра — как мини­а­тюр­ная арка: апрош выме­рен, очко бук­вы чистое, кон­ту­ры не «плы­вут», а стро­ка соби­ра­ет­ся в ясный, звон­кий хор. Зна­ки сокра­ще­ний — над­строч­ные «крюч­ки» и тиль­ды — эко­но­мят место, но не кра­дут смыс­ла. Колон­ка сто­ит на соро­ка двух стро­ках: стро­гий метр, тет­радь за тет­ра­дью, и сухой шелест фаль­цев сов­па­да­ет с рит­мом стро­ки. Мысль вспар­хи­ва­ет с листа: так и долж­ны выгля­деть исти­ны — в стро­гой верст­ке, с точ­ной гар­ни­ту­рой, без суе­ты, кра­си­во, буд­то в зна­ко­мом горо­де вне­зап­но откры­ли новый неф — свет­лее и строй­нее — буд­то извест­ная молит­ва впер­вые про­зву­ча­ла под камен­ным сво­дом: стро­же, гром­че, чище; и даль­ше идти лег­ко, стро­ка за строкой,

אלוהים שלח אדם בשם יוחנן

до тет­ра­грам­ма­то­на, так и не отпе­ча­тан­ном ни на одном листе: JGLG (Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg).