Наткнул­ся на твои сан­да­ли, и день поле­тел кувыр­ком. С тон­ки­ми, занос­чи­вы­ми ремеш­ка­ми, дву­мя застёж­ка­ми — одной звон­кой, дру­гой скри­пу­чей и заско­руз­лы­ми, пот­ны­ми вмя­ти­на­ми под паль­ца­ми. Ябед­ни­чая, кто-то при­нял­ся мне тут же настыр­но и рит­мич­но тал­ды­чить пря­мо в ухо о том, как они пада­ли со сту­ком на пол и до (а после так уж и само собой) наше­го рас­ста­ва­ния. Как же они ока­за­лись сей­час здесь, под моей кро­ва­тью? Забы­ла впо­пы­хах, умыш­лен­но оста­ви­ла, или они сами при­то­па­ли, заучив про­то­рен­ную дорож­ку? И что мне с ними делать — позво­нить, пред­ло­жив вер­нуть, спро­сить, может сама заедешь? Сдер­жан­но посме­и­ва­ясь, отве­тишь, что всю эту вышед­шую из моды кани­тель я могу оста­вить себе на память. Дол­гую, хоро­шую и свет­лую. Про­мол­чу, пове­шу труб­ку и, с сан­да­ли­я­ми в розо­вом паке­те под мыш­кой, отправ­люсь к по обык­но­ве­нию флег­ма­тич­но­му, лени­во цедя­ще­му сквозь зубы свои узбек­ские руга­тель­ства, но сего­дня отче­го-то совсем груст­но­му, сапож­ни­ку. Пусть поста­вит новые, фир­мен­ные набой­ки вме­сто пыль­ных, стоп­тан­ных и немно­го под­но­вит потрес­кав­ший­ся на сги­бах лак. После поеду к морю, сни­му тот же, выхо­дя­щий на голо­ся­щий при­бреж­ный про­ме­над, номер, постав­лю бле­стя­щие сан­да­ли у поро­га, отку­по­рю неиз­вест­но каким чудом уце­лев­ший кьян­ти того уро­жай­но­го года, выта­щу из сум­ки блок­нот с руч­кой и чест­но рас­ска­жу обо всём.