Небо не выдер­жа­ло. А пона­ча­лу каза­лось таким надёж­ным, проч­ным и все­объ­ем­лю­щим, что он, не заду­мы­ва­ясь, при­сту­пил к осу­ществ­ле­нию сво­е­го пла­на. “Пустить­ся во все тяж­кие” – так, кажет­ся, это назы­ва­ет­ся теперь. Но тогда, лет десять тому назад, не хоте­лось искать сло­ва. Это каза­лось мелоч­ным, как под­би­рать кем-то обро­нен­ные копей­ки-медяш­ки с мосто­вой. Тогда надо было идти ва-банк, упи­ва­ясь соб­ствен­ным без­рас­суд­ством и сду­вая лёг­кие пре­пят­ствия тем вет­ром, что царил в голове.

Пер­вые кило­мет­ры подъ­ёма были прой­де­ны нелег­ко, но рез­во. Он при­об­рёл неко­то­рую сно­ров­ку и навык. В про­ти­во­вес раз­ным аль­пи­нист­ским инструк­ци­ям, ока­за­лось, что одной точ­ки опо­ры вполне доста­точ­но, что­бы вбить ско­бу. Види­мо, рань­ше нико­му про­сто не при­хо­ди­ло в голо­ву опи­рать­ся на обла­ко или обло­ка­чи­вать­ся на тучу. Да и вби­вать желез­ку в подат­ли­вую голу­бую небес­ную мате­рию тре­бу­ет все­го пары акку­рат­ных уда­ров молот­ка, а не деся­ти­ми­нут­ной дол­бёж­ки.
Серьёз­ных запа­сов про­ви­ан­та и про­чей лиш­ней нагруз­ки он обык­но­вен­но не брал, и хоро­ше­го настро­е­ния хва­та­ло нена­дол­го. Обыч­но, оно кон­ча­лось к полу­дню, и тогда при­хо­ди­лось питать­ся вся­кой пада­лью. Ино­гда по доро­ге встре­ча­лись юные анге­лоч­ки, дру­же­люб­но рас­па­хи­ва­ю­щие свои небес­ные пещер­ки, но на повер­ку они, как пра­ви­ло, ока­зы­ва­лись неро­ман­ти­зи­ро­ван­ным подо­би­ем гоге­нов­ских таи­тя­нок, насиль­но вли­вав­ших своё при­тор­ное коко­со­вое моло­ко сквозь его стис­ну­тые зубы. Ино­гда при­хо­ди­лось задерж­вать­ся надо­ло­го, пока у оче­ред­ной папуас­ки дети не достиг­нут зре­ло­сти, и мож­но будет не забо­тить­ся об их содер­жа­нии. А потом мож­но было сно­ва идти впе­рёд, рас­сы­пая звёз­ды по небу, усе­и­вая его эти­ми све­тя­щи­ми­ся зёр­ныш­ка­ми, что­бы сидеть по ночам одно­му, смот­реть на них и ждать, когда же они про­рас­тут и появят­ся тон­кие, неж­ные зелё­ные побе­ги, опу­ты­ва­ю­щие дикой сетью въюна эту неболь­шую сол­неч­ную систе­му, и сквозь дре­мо­ту думать о том, что, пока ты спишь и не видишь, я хочу сорвать при­горш­ню звёзд с неба, согреть их в сво­их ладо­нях, пове­сить у тебя над кро­ва­тью и задуть, что­бы ты ещё поспа­ла… Но ладо­ни про­ку­рен­ные, холод­ные и шер­ша­вые. Зна­чит, свои соб­ствен­ные, а не те, тёп­лые, малень­кие и глад­кие, о кото­рых меч­та­лось, при­кры­ва­ют уши от рез­ко­го гро­хо­та руша­ше­го­ся неба.
Это нездо­ро­во-румя­ное чахо­точ­ное небо, застёг­ну­тое на все звёз­ды, изред­ка про­блес­ки­ва­ю­щие лихо­ра­доч­ным взгля­дом сума­сшед­ше­го чело­ве­ка лет за трид­цать, с тру­дом про­дви­гав­ше­го­ся ско­возь жир­ную смесь пыли и тума­на, давя­шую сво­ей тяже­стью ред­ких про­хо­жих обо­ю­до-нераз­ли­чи­мо­го пола и раз­ма­зы­ва­ю­щую в гряз­ную скиз­кую тень любые про­яв­ле­ния их физио­гно­ми­ки, будь то дро­жа­ние под­бо­род­ка с капа­ю­щи­ми с него слё­за­ми, или дёр­га­ю­щи­е­ся и тря­су­щи­е­ся от залив­но­го хохо­та улыб­ки, или заи­ка­ю­щи­е­ся от уду­шья затя­нув­ше­го­ся поце­луя кон­вуль­сив­но рас­тя­ну­тые губы не поз­во­ля­ет раз­гля­деть ни зги в быв­шем когда-то мощ­ным сло­ем доро­гой уль­тра­ма­ри­но­вой крас­ки, зади­ри­сто бро­шен­ной стре­ми­тель­ным маз­ком куда-то на срам­ное место хол­ста, небо­сво­де жела­ния, цве­та кото­ро­го теперь уже дешё­вый поп-арт, доступ­ный любо­му неис­ку­шён­но­му поль­зо­ва­те­лю фото­шо­па, голо­вы от ком­пью­те­ра не под­ни­ма­ю­ще­го, а пото­му нико­гда и не видев­ше­му насто­я­ще­го неба, про кото­рое он про­чтёт в клас­си­че­ской лите­ра­ту­ре и уви­дит в филь­мах новой вол­ны и будет так­тич­но-ожив­лён­но одсуж­дать его цвет и пери­стость обла­ков с дру­зья­ми, сва­лив­ши­ми­ся со сво­е­го, но совсем дру­го­го, неба, кото­рое вдруг рас­плю­ёт пол-лица дождём, затол­ка­ет всех по маши­нам пин­ка­ми капель за ворот­ник, остав­ляя мок­рые сле­ды на внут­рен­ней руч­ке две­ри, заста­вит вва­лить­ся в дом и, фыра­кая, мате­рясь и отря­хи­ва­ясь, судо­рож­но схва­тить­ся за пульт теле­ви­зо­ра, что­бы най­ти этот чёр­тов про­гноз пого­ды и смыс­ла жиз­ни на завтра.